© Нордическое христианство

© Л. Л. Гифес. Сравнительная текстология Евангелий. Ариохристианский опыт.

Крещение Иоанном

(Мф. 3:1-12/Мк. 1:1-8/Лк. 3:1-28/Ин. 1:19-34)

О крещении Иоанном Иисуса сообщают все четыре евангелиста, потому что это один из центральных обрядов в истории общественного служения Христа. Что оно символизировало? Иоанн, как известно, крестил во отпущение грехов, поэтому Мк и Лк были чужды богословской спекуляции о “безгрешности” Спасителя. Но из синоптиков только в Мф появляется экзегетическая вставка Мф 3:14-15, призванная представить эту проблему в ином свете. Иоанн якобы удерживает Его от крещения в покаяние, на что Иисус просит оставить все сомнения и просто “исполнить всю правду”. Какую – не разъясняется.

Уже в этом мы обнаруживаем определённую полемику общины Иоанна с общиной Иисуса, что получило отражение в других местах Евангелий. В данном же случае автор этой вставки хочет как-нибудь разрешить “соблазнительный” вопрос наследования общиной Христа иоанновской баптистской традиции. Если сам Иисус крестился от Иоанна, следовательно, Он этим показал не просто уважение, но и определенное преемство от “иоаннитов” на начальном этапе своей проповеди. Собственно, Он и начал её с иоанновского крещения, и именно в ходе этого обряда исполнился Духом для служения.

Итак, вставка Мф 3:14-15, которая показывает, будто Иисус крестился от Иоанна как-то не так, как все, то есть по большому счёту формально, поскольку якобы был безгрешным и не нуждался в очищении, не подтверждается параллельными местами и должна считаться поздней богословско-полемической подделкой. Наш вывод соответствует пониманию ранних христиан. В гностической традиции валентинианской школы утверждалось, что

“и самому Иисусу крещение было необходимо для того, чтобы Его не задержала Мысль, которая препятствует прохождению через Софию”[1].

Если Мф и Мк выделяют, как можно догадываться, крещение Иисуса в особый торжественный акт, то в Лк Он крестится неприметно среди толпы (Лк 3:21), причем по Лк роль Иоанна полностью умаляется даже как свидетеля знамения. Иоанн здесь не является очевидцем схождения голубя, вопреки Ин 1:31-33 – единственному прямому указанию на это. Даже если обратиться к оригиналу Мф 3:16 = Мк 1:10, то из греческого текста следует, что не Иоанн, а только сам Иисус увидел голубя, сходящего на Него.

И тотчас, восходя из воды, Он увидел, что небеса разверзлись, и Духа как голубя, сходящего на Него (Мк).

Крещённый же Иисус тотчас взошел из воды; и вот открылись небеса, и Он увидел Духа Божьего, сходящего будто голубь, грядущего на Него (Мф).

Чтобы синхронизировать эти синоптические отрывки с Ин 1:31-33, где видение голубя приписывается уже Иоанну, синодальные переводчики немного их подкорректировали с помощью замены подразумеваемого местоимения он (в древнегреческом оно здесь не требуется) на имя Иоанн, в чём можно убедиться, ознакомившись с произвольной курсивной эмендацией в означенных местах синодального текста. Посему Лука, редактируя имеющиеся в его распоряжении источники, решил полностью игнорировать вопрос, кто именно увидел Духа и, тем самым, попытался устранить проблему тёмных выражений Мф и Мк.

И случилось, когда крестился весь народ, и Иисус крестился и молился, отверзлось небо и сошёл Дух Святой телесным видом, как голубь, на Него (Лк 3:21-22).

Из совокупности синоптических данных следует, что Иоанну Крестителю не было ничего известно об этом знаке схождения Духа во время крещения, а также о голосе с неба (у четвёртого евангелиста о голосе нет свидетельства и, судя по всему, это – очередная иудейская вставка, передающая стихи из Пс 2:7 и Ис 42:1 = Мф 12:18 в соединённом чтении). Иисус незаметно крестился среди толпы и также незаметно ушел в пустыню. Знамение Он получил лично. Никакого торжественного провозглашения Иисуса Мессией, никакой мессианской конфирмации или же публичных чудес на Иордане не происходило. По иудейской традиции именно пророк должен был помазать Мессию на царство, но в случае с Иисусом этого не случилось. Потому что всё происходило в соответствие с иной, враждебной иудаизму религией. Синоптики (исключая теологическую вставку Мф 3:14-15) представляют Иисуса и Иоанна как людей, впервые встретившихся и доселе не знавших друг друга (что противоречит Лк, который представляет их родственниками, знакомыми с детства). Так что Ин 1:31-33 также является экзегетическо-полемической вставкой, которая вводила неизвестную ранней традиции подробность прямого указания Иоанном на Искупителя Израиля (“я пришел крестить в воде, чтобы он был явлен Израилю” и сл.). Эта несомненно иудейско-мессианская интерполяция, вероятно, расширяла лаконичное сообщение Лк 3:2 о “глаголе Божьем в пустыне к Иоанну”. Если бы Иоанн действительно указал на Иисуса как на “Грядущего” Мессию, то не было бы никакой необходимости потом отправлять к нему дополнительно делегацию с просьбой подтвердить свой статус (Мф 11:3 = Лк 7:19-20). Такое впечатление, что Креститель узнаёт об Иисусе лишь спустя некоторое время после совершения над Ним ритуального омовения, что согласуется с моим выводом о том, что Иоанну ничего не было открыто о Нём на Иордане. Иоанн не был свидетелем ни гласа Божьего с неба, ни разверзания небес, ни схождения голубя. Всё это видел только сам Иисус. Здесь синоптики (за исключением оговоренной врезки Мф 3:14-15) существенно расходятся с четвёртым евангелистом и отражают с ним разные, абсолютно несовместимые, полностью противоречивые традиции.

При описании деятельности и миссии Крестителя четвёртый евангелист более склонен выражать позицию и взгляды иудействующих. Например, им опускается важнейшая составляющая крещения – покаяние (это слово вообще ни разу не употребляется во всём этом Евангелии, которое делает в основном упор на “веру” и “любовь”). Иоанн просто “крестит в воде” (Ин 1:26,31,33) и тема “греховности” Иисуса снимается с повестки сама собой. Этот же евангелист также опускает слова о крещении “духом и огнём”, потому что четвёртое Евангелие почти полностью лишено эсхатологической остроты (в том числе и касательно проповеди Иоанна, где какие-либо апокалиптические мотивы вычеркнуты), и поэтому Иисус совершает сам водные крещения, подобные Иоанновым (Ин 3:22,26; 4:1). Здесь же Креститель представляет Иисуса “Агнцем, берущим грех мира” (Ин 1:29), что тоже отражало точку зрения иудеев, согласно которой грех искупается не покаянием через водное крещение, а через жертвенную кровь. Впрочем, такая концепция искупления одновременно входит и в противоречие с Торой, ибо ей совершенно несвойственна какая-либо забота о спасении “всего мира” (и в этом, несомненно, мы снова наблюдаем особые герменевтические приёмы ессеев, которые слишком широко применяли свою методику “пешер” при толкования писаний).

Возвращаясь к теме крещения Иисуса, отмечу, что прямое указание Иоанном своим ученикам на Иисуса как на “Грядущего за ним” входит, конечно, в полное противоречие с тем, что говорят об этом синоптики. “Тотчас” за крещением они отправляют Иисуса в пустыню, поэтому “на следующий день” Он никак не мог снова проходить мимо того места на Иордане, где продолжал совершать свои ритуалы омовения Иоанн (Ин 1:29). Хронология здесь оказывается полностью нарушенной. Если бы Иоанн действительно признал в Иисусе “Сильнейшего”, которого он ожидал, то возникает вопрос: почему Креститель сам не примкнул к новому движению, а продолжил совершать свои крещения независимо (Ин 3:23, 4:1) от общины Иисуса, о котором он, как я уже отмечал выше, узнаёт уже только через некоторое время после того как тот скрытно приходил к нему на Иордан среди толпы? С другой стороны, нет ничего удивительного и невероятного в том, что некие ученики Иоанна могли впоследствии примкнуть к общине Иисуса, о чем сообщается в Ин 1:35-37. Но это скорее означало разрыв с общиной Иоанна, а не преемство от неё. То, что таких учеников было всего лишь двое (Ин 1:35), удостоверяет нас в том, что последователи Иоанна не слышали от него указаний на Иисуса, большая их часть оставалась с Иоанном и дальше, вступая даже в споры с учениками Иисуса (Мф 9:14 = Мк 2:18 = Лк 5:33; Ин 3:25-26). Высказывание, приписываемое Иоанну, что ему следует умаляться, а Иисусу расти (Ин 3:30), основано, судя по всему, на описании автором Самуиловых книг отношений между Давидом и Саулом (2 Цар 3:1). Подобных речений, понятное дело, Иоанн не произносил. В действительности слова Иисуса “меньший в Царстве Небесном больше него” (Мф 11:11 = Лк 7:28) показывают подлинную иерархию между ними: Креститель – не более чем великий представитель старой эпохи. Исполнив свыше служение Предтечи, он, тем не менее, не принадлежит к числу представителей нового эона и далеко ниже каждого из них. Полемика двух общин также отражена, например, в том, что Иисус якобы считал Иоанна Илией в соответствие с Мал 4:5 (Мф 17:12 = Мк 9:13; у Лк параллель отсутствует), в то время как сам Иоанн это отрицал (Ин 1:21,25). В данном случае четвёртый евангелист устраняет явно иудаистский взгляд на Крестителя как на второго Илию и всячески старается дезавуировать факты несогласия между общинами. По мнению Д. Штрауса,

“в четвёртом Евангелии Креститель совершенно обезличен, он изображен чисто пассивным свидетелем и указателем Грядущего”[2].

Все четыре евангелиста единогласны в том, что Иоанн Креститель во время своей проповеди свидетельствовал о “Грядущем за ним”, или “Сильнейшем” (Мф 3:11 = Мк 1:8 = Лк 3:16 = Ин 1:26-27), и данная титулатура, конечно, не даёт никакого повода хоть как-то связать служение Иисуса с иудейским мессианством. Если опираться на версии Мф и Мк, то указание иорданским аскетом на Грядущего за ним было составной частью его проповеди, включающей благовестие о приходе “Сильнейшего”, который будет крестить уже не водой, а духом и огнём (Мф 3:11 = Мк 1:7), в то время как Лк и Ин делают то же свидетельство Иоанна ответом на совершенно фантастические запросы иудеев по поводу мессианства его самого (Лк 3:15 = Ин 1:20,25).

Это заставляет нас взглянуть более внимательно на фигуру Иоанна Крестителя и истоки его ритуала водного омовения.

А собственно, как вообще могло быть связано крещение в воде с иудейским мессианством? Уже сама постановка такого вопроса очень неудобна для иудеохристианских теологов, потому что ответ на него полностью разрушает все их построения об Иисусе-иудее, выводя традицию очистительного погружения в воде за рамки иудаизма в языческий мир, как мы убедимся. В согласии с какой традицией крестил Иоанн – вот, пожалуй, ключевой вопрос исследования о крещении.

Омовение во оставление грехов полностью противоречило традиции иудаизма, поскольку в Торе предусматривалось только одно искупление – посредством кровавых жертв, притом приносимых в одном месте – Иерусалимском храме. Одним покаянием грех искупить невозможно, и это основа ритуальной стороны Закона Моисея. Для иудея предусматривались, впрочем, очищения водой в случае разнообразных телесных осквернений, но такие омовения имели чисто практическую сторону, но никак не метафизическую основу. В случае с крещением Иоанна мы сталкиваемся с сакральным действом, а точнее мистерией, когда видимый обряд служит лишь внешней стороной духовного акта. Итак, никаких подобных ритуальных омовений у иудеев не существовало и не могло существовать. Миква, возникшая лишь в талмудическую эпоху, опять же, касалась ритуальной чистоты тела и не связана с покаянием в грехах. К тому же иудейские омовения не требовали какого-то особенного “крестителя”, иудеи омывались сами и считали, что их очищает вода, а не какой-то “креститель”. Заявления “я крещу вас водой” спровоцировали бы, как минимум, религиозный спор и конфликт на почве обвинений в присвоении таким “крестителем” не принадлежащих ему прав. Всё это позволяет сделать далеко идущие выводы касательно объектов Иоаннова крещения, места его проповеди, а также теоретической возможности того, что некие иудеи могли приходить к нему креститься и выяснять, не является ли он Мессией Израиля.

Если Лк местом проповеди Иоанна делает “всю окрестную страну Иорданскую”, то есть в том числе территории, простирающиеся за пределы Иудеи вплоть до Галилеи, далеко не пустынной, то Мф, Мк и Ин помещают его только в Иудейскую пустыню (Мф 3:1 = Мк 1:4 = Ин 1:28). Ин уточняет, что всё происходило в Вифаваре. Впрочем, древние манускрипты здесь дают разночтение в Вифании, которая, однако, располагалась в Иудее близ Иерусалима.

Cообщения Мф и Лк, будто “вся страна Иудейская и иерусалимляне” выходили креститься от Иоанна (Мф 3:5 = Мк 1:5), скорее всего искажают реальность. Данные Мф 3:5, который расширяет ареал приходящих “всей окрестностью Иорданской”, более правдоподобны. Вифания, как место крещений общины Иоанна, полностью исключена, поскольку там не было проточной воды, а “назореи”, к которым несомненно относилась данная секта крестителей, совершали омовения только в “живой воде” (так они называли проточную воду). Поэтому чтение “в Вифаваре” (בית עברה – букв. ‘дом переправы’) следует считать предпочтительным, хотя оно не является ранним в рукописях.

Однако, могли ли в реальности иудеи (тем более “все”!) приходить и креститься от Иоанна, особенно те, что причисляли себя к фарисеям и саддукеям (Мф 3:7)? Ведь его крещение не имело ничего общего с тогдашним иудаизмом и мессианством в принципе! Ответ может быть однозначным: нет!

Евангелие Иоанна сообщает, что на Иордан пришли фарисеи, которые будто бы связывали крещение водой со служением Мессии, Илии или пророка (Ин 1:25). На основе какой практики или каких писаний у фарисеев могло возникнуть такое убеждение – никому неведомо. Например, откуда вообще известно, что пророк Илия крестил или будет крестить в своей реинкарнации?

В Ин 1:19 сказано, что с этим вопросом к Иоанну пришли “священники и левиты”, которых “иудеи прислали из Иерусалима”. Ниже (1:24) следует новая приписка: “а посланные были из фарисеев”. Но дело в том, что никто из левитов и священников не принадлежал к фарисейской секте. А по тексту получается, что эти священники и левиты были фарисеями. В действительности все храмовые должности, связанные со священнослужением, были заняты саддукеями, располагавшими длинными родословиями, доказывающими их право стоять у алтаря Яхве. Последние обвиняли фарисеев, между прочим, в том, что те были буквально “никем” – без роду, без племени. Фарисеям принадлежит изобретение синагогальной практики, то есть внехрамового служения, возникшего еще во время вавилонского плена. Но так или иначе ни саддукеи, ни фарисеи не могли связывать служение Мессии с обрядом омовения, который совершался, согласно синоптикам, во отпущение грехов.

Не менее абсурдно и сообщение Мф 3:7 –

Увидев же многих фарисеев и саддукеев, приходящих на крещение его, он сказал им…

Пройти такой обряд для фарисеев и, тем более, саддукеев значило бы поставить себя фактически вне иудаизма, приобщиться к совершенно чуждой иудаизму, по сути, языческой традиции. Таким образом, их приход на Иордан с этой целью полностью исключён и не историчен. Марк и Лука хорошо понимали это, ограничившись неакцентированным обобщением “все” и “народ” (который, как представляется, пребывал во всяком случае вне этих сект), упоминание фарисеев и саддукеев у них отсутствует.

Обличение Иоанном иудеев с акцентированием на их кичливость происхождением от Авраама (Мф 3:7-9 = Лк 3:7-8) также должно быть признано поздней подделкой иудействующих. В версии Марка этот отрывок отсутствует, то есть текстологически он не подтверждён. Впрочем, сам образ Бога, создающего народ из камней, явно восходит к языческому мифу, в котором камни считались костями земли. Так, у греков человеческий род происходит из камней, брошенных Девкалионом и Пиррой после потопа.

Еще одним сугубо языческим символом, взятым на этот раз из религии друидов, следует признать упоминание Иоанном секиры, лежащей при корне деревьев (Мф 3:10 = Лк 3:9). В кельтской традиции почитался бог Езус, который часто изображался в образе человека, срубающего дерево топором. С ним же были связаны жертвоприношения на древе. Фонетическое совпадение имен Иисус и Езус настолько примечательно, что не может быть оставлено без внимания серьёзным исследователем, тем более когда заметно такое сходство в ритуальной составляющей их образов. В ирландской духовной традиции мифологема пяти деревьев содержит эсхатологические мотивы, где падение, сокрытие или срубание этих пяти деревьев связано с концом эпохи и бедствиями. В то же время возрождение пяти деревьев означает наступление нового цикла, нового века[3]. О пяти райских деревьях говорится в Евангелии Фомы[4], а также в ряде гностических и манихейских текстов. Источник этой аллегории восходит к ведийской религии ариев, где также упоминаются панча уркса (‘пять деревьев’) в Индра-локе – верхнем мире индуистской космологии[5].

В Бхагавад-гите (XV, 1-3) говорится о Мировом Древе Ашваттха, корни которого “связаны с деяниями мира людей”. Чтобы вырвать человека из чувственного мира Космоса и плодов его греховных деяний, следует “подрубить дерево под корень” путём аскезы, а затем “найти край, откуда нет возврата”. В Махабхарате (Ашвамедха Парва) говорится об аналогичном Древе-Брахмане, источнике жизни всех существ.

“Кто срубит и сломает Древо оружием философского знания, кто таким образом будет наслаждаться в собственном Духе, тот уже никогда не вернётся…”[6]

Упоминание “веялки” (πτύον) в сочетании с крещением Духом и огнём (Мф 3:11-12 = Лк 3:16-17) уже прямо отсылает слушателя к элевсинским мистериям. Собственно, с этого действа начиналось посвящение в Элевсине, когда над принимающим посвящение, сидящим под покрывалом, держали веялку и очень близко подносили снизу факел, что трактовалось как очищение стихиями воздуха и огня[7]. Фактически Иоанн призывал адептов стать “мистам” по образцу эллинских таинств, когда придёт Грядущий. 

Жрица производит очищение ветром, водой и огнём

У хеттов в III-II тыс. до н. э. практиковался ритуал очищения войска после поражения в битве посредством огня и воды. Сначала приносилась жертва и рассекалась надвое. Одну часть клали на один берег реки, вторую на другой. По пути к реке ставились деревянные ворота, перед которыми зажигались костры с обеих сторон. Войско проходило эти ворота через два рядя огней и затем окроплялось водой[8].

В ушах иудейского слушателя подобные аналогии могли вызвать только неприятие. Значит ли это, что Иоанн обращался к иудеям с позиции языческих верований и использовал языческую символику и метафорические образы? Это вполне вероятно, исходя из того, что мы узнаем дальше.

Так кем же был Иоанн? Многие ученые кумрановеды склоняются к тому, что он, если и не принадлежал к ессеям, то по меньшей мере был выходцем из ессейской секты. Например, это видно как из самого обряда крещения, очень похожего на ессейский, так и по аскетическому образу жизни – тоже характерному именно для ессеев и жёстко отрицаемому в иудаизме. Локализация проповеди в Иудейской пустыне, где подвизались ессеи и создали свой основной центр в Кумране, буквально в нескольких милях от которого, как считается, крестил Иоанн, наводит на те же подозрения. Наконец, ссылка всех четырех евангелистов на основной ессейский клич: “глас вопиющего: в пустыне приготовьте путь Господу…” (Мф 3:3 = Мк 1:3 = Лк 3:4), вкладываемый даже в уста самому Иоанну (Ин 1:23), заставляет признать хотя бы тот факт, что те, кто сделал эти ссылки на пророчество Исайи, явно происходили из ессейской среды и считали Иоанна “своим”.

Данную аргументацию можно усилить ссылкой на кумранский свиток 11Q Temple 66:12-13, в котором сказано:

“Никто не должен жениться на бывшей жене брата своего, ибо он этим нарушает права брата своего, даже если это брат только по отцу или только по матери. Такое деяние нечестиво”.

Обличение Иоанном Ирода Антипы (Мф 14:3-4 = Мк 6:17-18 = Лк 3:19), очевидно, базировалось на этом ессейском предписании.

Эсхатологическая проповедь Иоанна о сожжении деревьев и соломы (отсутствует у Мк и Ин), судя по всему, базировалась на кумранских текстах, подобных этому:

“И потекут реки Велиала на все высокие берега, как огонь пожирающий, во все их протоки, чтобы истребить всякое сочное дерево и [всё] сухое на их каналах, и блуждает в искрах пламени, пока совсем не останется пьющих [из] них. Глиняные насыпи пожирает, и на тверди суши основания гор стали пожаром, и корни гранита – потоками лавы. И [огонь] пожирает до великой бездны, и прорвались к Преисподней реки Велиала”[9]. 

С другой стороны, отмечаются и некоторые расхождения идеологии Иоанна с ессейской практикой, хотя мы в точности не знаем, какие течения внутри самого ессейства могли иметь место в то время. Вообще, единственными, кто мог приходить креститься к Иоанну из “окрестности Иорданской” в пределах Иудеи и Иерусалима и задавать ему вопросы о мессианстве, были только ессеи, стоявшие в строгой оппозиции к ортодоксальному иудаизму и не чуждые религиозного синкретизма.

Однако Иоанн скорее всего не был выходцем из ессейских кругов, а возглавлял секту “крестителей”, известную под названием назореи. Эта секта являлась идеологически близкой к ессеям, но отличалась еще большим синкретизмом, а также радикальным антииудаизмом. Время её появления восходит к дохристианским временам. Впрочем, нельзя исключать того, что Иоанн Креститель вербовал адептов в том числе из ессейской среды и многие ессеи переходили к нему.

Соответственно, Иисус, пройдя крещение у Иоанна, так или иначе принял эстафету от назореев, хотя и явно возвышался над ними и их учением.

По всем признакам видно, что Иоанн проводил жизнь индийского sādhu, питался и одевался так же, как и аскеты садху. Креститель больше похож на великого йогина, а не на иудейского проповедника. Если подобные ему садху или сиддхи совершали к нему паломничество для обмена опытом, то не могли ли их по невниманию спутать с саддукеями, якобы приходившими креститься?

Тем не менее саранчу, как это традиционно делали семитские племена в пустыне, он всё-таки не ел. Слово “акриды”, вероятно, стало недоразумением вследствие ошибочной трансформации из первоначального ἐγκρὶς или ἐγκρὶδες (‘лепёшки’)[10], случившейся благодаря малограмотному переписчику, который просто спутал эти слова.

Стремление Мф и Мк показать Иоанна вторым Илией (чтобы обосновать Мал 4:5-6 = Лк 1:17) просматривается хорошо в том, как они его изобразили одетым в верблюжью шерсть и подпоясанным кожаным поясом подобно Илии (ср. 4 Цар 1:8 с Мф 3:4 = Мк 1:6). Тем не менее Лука и четвёртый евангелист ничего не знают о таком его облике, явно искусственно созданном иудействующими художниками, дабы продемонстрировать его несуществующее преемство от иудаизма, а Иисуса представить верующим в то, что Иоанн – это Илия (Мф 17:12 = Мк 9:13) вопреки ясному указанию Ин 1:21, что сам Иоанн не считал себя Илией.

Крещение в покаяние известно во многих религиозных традициях древности. Например, в ритуале хеттов совершалось как бы два омовения в одном обряде: сначала обычное омовение тела водой, а потом следующее за ним смывание грязи духовной, очищение грехов. Религиовед А. Наговицын в этой связи отмечает:

“Характерно, что обряд крещения по тексту Библии проводился Иоанном Крестителем в Иудее, где в силу древних политических и экономических связей с Хеттской державой и с хурритами вполне могли знать об обряде духовного очищения, используемого хеттами и хурритами”[11].

Хетты некогда широко населяли Палестину, с ними сталкивались как сам Авраам, так и его потомки израильтяне при завоевании Ханаана. Причем, Авраам даже совершил хеттский обряд рассечения жертв пополам (Быт 15:9-18).

Связь с хеттскими ритуалами просматривается, в частности, и в призыве встретить Бога в пустыне. Оказывается, у хеттов также существовал магический приём встречи Бога, который нашел своё отражение в молениях типа “мугессар”. Бога просили вернуться домой и благословить свой народ. Для него выкладывали “пути”, помещали на них мёд и другие продукты, которые могли бы привлечь его[12]. Упоминание “дикого мёда” в Евангелии в связи с Иоанном и его призывом “выровнять стези Богу” может служить отдалённым отголоском хеттской религии, обряды которой положены и в основу пророчеств Ис 40:3 и Мал 3:1.

Относительно схождения Духа в виде голубя стоит отметить следующее. Замечательно то, что Яхве никогда не проявлял себя в облике спускающихся птиц. Он предпочитал проявляться в виде неистовых и агрессивных символов: огня, бури, грома, чумы… Символ нисходящей птицы скорее характерен для зороастризма, где чернокрылый варагн (ворон) считался воплощением хварны (благодати) и бога Вертрагны, имя которого призывалось в назорейском обряде крещения (об этом см. далее). У зороастрийцев парсов голубь являлся олицетворением Высшего Существа. При крещении Иисуса является не ворон – больше символ воинственности, а голубь, который считался

“тотемом Афродиты, птицей сексуальной страсти, символическим эквивалентом йони (вульвы). В Индии голубь был «параватой», символом вожделения. В единении со своим супругом, фаллическим змеем, богиня-голубь означала сексуальный союз и Жизнь”[13].

Афродита, богиня любви

Иисус призывает подражать змею и голубю (Мф 10:16). И это не случайная метафора, а элемент, заимствованный из древних языческих таинств.

Шумерская богиня Инанна, предшественница аккадской Иштар (и ханаанской Ашеры или Астарты), часто изображалась в сопровождении змеи и голубя. С древних времён голубь и змея символизировали бесконечный цикл рождения, смерти и перерождения. Они были атрибутами священного Древа Жизни: голубь изображал земной мир, а змея – подземный. Белый голубь – символ жизни, которую способна дать богиня, а также её доброты и милосердия. Многие древние народы верили, что талисман в виде голубя способен защитить своего владельца от различных бедствий. Способность голубя к защите была обусловлена тем, что это символ Иштар, которая всегда приходила на помощь к тем, кто верил в её покровительство. Позднее голубь стал священной птицей Афродиты и Венеры, в культах которых прослеживается значительное влияние культа Иштар.

Голубь был птицей, посвящённой древнеиранской богине Ардвисуре Анахите. В зороастрийском искусстве голуби были узаконены в качестве изображений инкарнации этой богини.

Голубь служил царским символом в Ассирии и Вавилоне. В Вавилоне на знамёнах были изображены голуби.

Египтяне почитали голубя “наичистейшим” созданием, символом невинности. О чистоте голубей говорил и Иисус. В Египте голубь изображался в ветвях Древа Жизни с его плодом и сосудом, наполненным водами жизни. Таким образом, в египетской религии прослеживается связь голубя с водой, а следовательно, и с очистительным омовением, которое широко практиковалось среди египетских священных обрядов.

Голубь – это символ жизни, созидания, мира, чистоты, брачного чертога, плодородия и воскресения. С иудаизмом голубь не имеет никаких общих точек приложения. Даже более того – появление голубя на страницах Евангелия определяет христианство как учение, противоположное еврейской религии насилия, злобы и смерти.

Иоанн говорит о развязывании ремня сандалий грядущего за ним “Сильнейшего” (Мк 1:7 = Лк 3:16 = Ин 1:27, в Мф 3:11 изменено на “понести сандалии Его”). Теологи никогда не задумывались над смыслом этого, поскольку ничего не желают знать вне рамок Библии. Оказывается, развязывание ремня сандалий имеет свою параллель в тех же хеттских ритуалах. В царских магических обрядах преображения царя в бога посредством одежд у хеттов практиковалось переобувание царя. В ходе ритуала царю развязывали обувь белого цвета и обували ему хаттскую обувь чёрного цвета[14]. Учитывая, что Христу приписывалось одновременно царское и божественное достоинства, упоминание Иоанном развязывания обуви, приобретает особый оттенок, восходящий, судя по всему, именно к хеттской традиции. Очевидно, Иоанн считает себя даже еще более недостойным, чем те служители, которые развязывали обувь хеттскому царю, чтобы преобразить его в бога.

В Мф 3:11 = Лк 3:16 сказано об омовении в Духе Святом и огне (ἐν πνεύματι ἁγίῳ καὶ πυρί). В параллелях Мк 1:8 = Ин 1:33 слова “и огне” опущены. Собственно, термин “крещение” нашего языка происходит от слав. крѣсъ – ‘возгорание, огонь’ и вполне соответствует смыслу этого обряда. Логично, что купальские обряды были связаны с прохождением через огонь. У славян в священных местах практиковался суд божественными стихиями – водой и огнём[15]. И огонь в терминологии Иоанна больше связан именно с судом, а не с очищением (Мф 3:10, Лк 3:16). Крещение огнём в данном контексте приобретает эсхатологический оттенок. “Погружение в огонь” – это вечное сжигание непригодной соломы и деревьев, не приносящих благого плода. В Мк и Ин, наряду с “и огнём”, отсутствуют сопровождающие упоминания суда и вечного огня, следовательно, у них имело место искажение первоначального варианта, сохранённого Мф и Лк.

Мифологема суда водой и огнём находит свою параллель у кельтов, что связано у них с идеей конца света. У Страбона на эту тему есть следующий отрывок:

“Не только друиды, но и другие утверждают, что души и вселенная неразрушимы; но всё же, в конечном счете, огонь и вода одержат верх над ними”[16].

В зороастризме вода и огонь являются двумя самыми чистыми стихиями. Поэтому в христианстве совершается как бы двойственное крещение – рождение от воды и Духа в водном омовении и погружение в огонь как образ принятия даров Духа (Мф 3:11). Мотив испытания расплавленным металлом в судный день, что тоже связано с очистительной функцией огня, содержится в трактате Бундахишн. Ритуальные водные омовения практиковались в митраизме и маздаяснизме в раннюю эпоху. Когда в возрасте 30 лет (ср. Лк 3:23) Заратуштра получил божественное откровение, он вошел в реку Ванхви-Даитья и омылся в ней.

“Возвращаясь на берег в состоянии ритуальной чистоты, пророк узрел некое сверкающее существо, облачённое в одежды из света”[17].

Согласно зороастрийским предсказаниям, Спаситель Саошьянт (авест. причастие будущего времени от глагола “спасать”) будет происходить из рода Заратуштры. Повторяя путь своего далёкого предка, Иисус удостоился подобного откровения, омывшись в водах Иордана, чем засвидетельствовал преемство своего откровения от индоиранских религий, а не от иудаизма.

То же можно сказать и о его предтече Иоанне. Согласно одному из мандейских источников, Иоанн воспитывался на Мидийском нагорье и оттуда прибыл в Палестину[18]. Мидия, как известно, являлась арийской страной, родиной зороастрийских магов. Крещальная формула, которую использовал Иоанн, включала имя иранского божества Вертрагны, культ которого был связан с водой. У назореев Вертрагна считался одним из наиболее значимых Утр (ангельских существ). Этот персонаж авестийской мифологии был выбран назореями не случайно. Его имя означало ‘тот, кто преодолевает сопротивление’ или ‘победитель’. Из тех же мандейских писаний известно, что Иоанн Креститель совершал троекратные омовения с произнесением формулы:

“Ты отмечен именем Жизни. Имя Жизни и имя Знания Жизни произносятся над тобой. Ты крещён крещением великого Вертрагны, сына Могущественного”[19].

Известны изображения Вертрагны в образе вепря, спутника Митры. Следовательно, этот символ был выбран Иоанном Крестителем как антииудейский, поскольку в иудейской религии свинья считалась нечистым животным и неизменно атрибутировалась несемитским (преимущественно нордическим) народам.

Дикий кабан – одно из воплощений Вертрагны.

Сасанидская гемма, V-VI в. Берлин, Переднеазиатский музей

---

ПРИМЕЧАНИЯ:

[1] Климент. Извлечения из Феодота. // Афонасин Е. В. Школа Валентина. Фрагменты и свидетельства. СПб. 2002, стр. 192

[2] Штраус Д. Жизнь Иисуса. М. 1992, стр. 327.

[3] См.: Бондаренко Г. Мифология пространства древней Ирландии. М. 2003, стр. 358.

[4] Логия 22: “У вас есть пять деревьев в Раю, неподвижные и летом, и зимой, и их листья не опадают. Тот, кто познает их, не вкусит смерти”.

[5] См.: Бондаренко Г. Указ. соч., стр. 359-371.

[6] Цит. по: Элиаде М. Трактат по истории религий. М. 2015, стр. 238-239.

[7] См.: Буркерт В. Греческая религия. Архаика и классика. СПб. 2004, стр. 487-488.

[8] См.: Наговицын А. Древние цивилизации: общая теория мифа. М. 2005, стр. 158.

[9] Благодарственные Гимны. III, 29-32.

[10] Существует и другая версия. Словом ‘саранча’ (лат. locusta) названы плоды робинии (белой псевдоакации), именуемой саранчовым деревом или courbaril. Везде, где растут эти покрытые цветками деревья, есть мёд. Еще одна версия предполагает употребление Иоанном семян рожкового дерева кератонии (ceratoniasiliqua), известного в Палестине под именем חרוב (харув). Плоды этого дерева, в народе называемые “Иоаннов хлеб”, по вкусу напоминают мёд. Стручки кератонии в Лк 15:16 именуются κερατίον (‘рожки’).

[11] См.: Наговицын А. Магия хеттов. М. 2004, стр. 24.

[12] Там же, стр. 87.

[13] Barbara G. Walker. The Woman’s Encyclopedia of Myths and Secrets. San Francisco, 1983. Цит. по: Пикнетт Л. Код Марии Магдалины. М. 2007, стр. 269.

[14] Наговицын А. Указ. соч., стр. 165.

[15] См.: Афанасьев А. Происхождение мифа. М. 1996, стр. 56.

[16] Strabo, IV, 4, 4. Цит. по: Широкова Н. Культура кельтов и нордическая традиция античности. СПб. 2000, стр. 171-172.

[17] Цит. по: Крюкова В. Зороастризм. СПб. 2005, стр. 58.

[18] Мацух Р. Истоки Мандеев. // Мандеи: история, литература, религия. СПб. 2002, стр. 86.

[19] Дровер Е. Сокрытый Адам. Назарейский гносис. // Мандеи: история, литература, религия. СПб. 2002, стр. 314.