С. И. Ковалев, М. М. Кубланов

Связи идеологии и структуры кумранской общины

с раннехристианскими общинами

Вопрос о связях идеологии и организации кумранской общины с ранним христианством чрезвычайно интересен, очень важен для истории христианства и вместе с тем весьма сложен. С одной стороны, в идеологии, обрядах и структуре кумранской общины есть несомненные черты сходства с ранним христианством; с другой — эти течения имеют существенные отличия.

Одной из наиболее ярких черт идеологии кумранитов является ожидание Мессии, божественного посланника, которому надлежит совершить последний суд над миром. Идеями мессианизма проникнуты «Устав», «Благодарственные гимны», «Дамасский документ», «Комментарий к Хабаккуку» и другие рукописи. Кумранская община, которая рассматривала «учителя праведности» и при его жизни как Мессию (узнавшего «из уст Бога» все тайны пророческих предречений), ожидает скорого его возвращения. В одной из рукописей указывается совершенно определенный срок, когда должно это произойти: через сорок лет со дня кончины (или исчезновения) учителя.

Произведения кумранитов полны также рассуждений о конце света, наказании грешников, воздаянии праведникам и последнем решающем сражении, которое должно произойти «в конце дней» между приверженцами «духа правды» и воинством «духа кривды». «Устав» рисует поучительные картины позорной гибели сторонников Велиала «в огне мрачных областей». Сама идея подвижнической жизни членов кумранской общины покоится на эсхатологической теме: чем сочтется «пустой сосуд» — человек, когда наступят последние дни и «Бог прокалит Своей правдой все дела мужа»? (IV, 20).

Своими мессианскими и эсхатологическими чаяниями кумраниты, несомненно, сближаются с первыми христианами. Самый ранний из дошедших до нас христианских памятников — «Откровение Иоанна» — полон эсхатологических видений, главный сюжет которых — последние сражения двух начал в мире: «И увидел я отверстое небо, и вот, конь белый, и сидящий на нем называется Верный и Истинный, который праведно судит и воинствует... И воинства небесные следовали за ним на конях белых» (гл. 19, ст. 11, 14-15). Не только по своей общей идее, но и в некоторых деталях это произведение перекликается с кумранскими рукописями. Так, в свитке «Войны» командующим небесным воинством назван архангел Михаил. Его же и в той же роли мы встречаем и в «Откровении» (гл. 12, ст. 7-10).

Да и в более поздней христианской литературе проводятся те же идеи. «Приблизилось Царство небесное»,— провозглашает Евангелие от Матфея (гл. 3, ст. 2). Евангелие от Луки рисует картину бедствий, которые обрушатся на человечество в последние дни мира: «Люди будут издыхать от страха... ибо силы небесные поколеблются. И тогда увидят Сына человеческого, грядущего на облаке с силой и славой великой» (гл. 21, ст. 26-27).

Как нетрудно заметить, и в метафорическом утверждении, что в ходе близкого Божьего суда пшеница будет отделена от соломы, а солома сожжена (Матф., гл. 3, ст. 10-12; гл. 13, ст. 40-43 и др.), в образной форме повторяется идея кумранитов об отборе «в конце дней» праведников и уничтожении нечестивцев «в огне мрачных областей».

Отвергая притязания современников на определение «даты» Божьего суда и заявляя, что внезапность его не должна смущать бодрствующих праведников, один из новозаветных авторов говорит: «...все вы — сыны света и сыны дня: мы не сыны ночи, ни тьмы» (1 Фессалоник., гл. 5, ст. 5). В этом отрывке не только до известной степени воспроизведены идеи кумранской общины, но и сохранена её терминология. Примечательно также сходство перечня отрицательных свойств нечестивцев во Втором послании к Тимофею (гл. 3, ст. 2-6) и такого же перечня качеств приверженцев «духа кривды» в кумранском «Уставе» (IV, 9—11).

Мировоззрение кумранской общины покоится на представлении о двух началах, которые «до времени» господствуют над миром. «Это, — говорит «Устав», — духи правды и кривды. В чертоге света — родословие Правды и из источника тьмы — родословие Кривды. В руке начальника света власть над всеми сынами праведности, путями света они будут расхаживать. В руке ангела тьмы вся власть над сынами Кривды, и путями тьмы они будут расхаживать» (III, 18-21). Во вновь найденных рукописях в многочисленных вариантах противопоставляются «ангел тьмы» — «ангелу света» и «сыны света» — «сынам тьмы».

Подобные противопоставления и образы есть и в новозаветной литературе. «Свет пришел в мир, — читаем мы в Евангелии от Иоанна, — но люди более возлюбили тьму... ибо делающий злое ненавидит свет... а поступающий по правде идет к свету» (гл. 3, ст. 19-21). В другом месте евангелист вкладывает в уста Иисуса следующие слова: «...ходите, пока есть свет, чтобы не объяла вас тьма... веруйте в свет, да будете сынами света» (гл. 12, ст. 35-36). Число таких примеров довольно значительно.

При всех различиях отдельных ответвлений эссено-кумранского движения общим их идейным требованием и социальным идеалом остается пренебрежение к богатству. Иосиф Флавий считал это высшей добродетелью и самой яркой отличительной чертой эссенов, которые, по его словам, достигли полного уравнения имущества («Иудейские древности», XVIII, 1, 5). «Дамасский документ» называет стяжательство в числе трех «заповедей Велиала». «Устав» оценивает стяжательство как одно из свойств духа кривды, совершенно неприемлемое для члена кумранской общины. «Я не завидую духу нечестия, — говорится в другом месте «Устава», — и награбленного имущества не желает моя душа» (X, 18-19). Совершенно очевидно, что здесь речь идет не о грабеже в буквальном смысле слова, а о духе стяжательства и корысти. Автор «Благодарственных гимнов» славословляет Бога за небрежение богатством.

Антисобственнические идеалы преломлялись и в практике кумранской общины. Имущественные отношения её членов в настоящее время до конца еще не выяснены, но несомненно требование «Устава» внести «всё своё имущество в общину Бога» (I, 11-12), предписание, чтобы вступающий в общину по прошествии двухгодичного испытательного срока «замешивал» своё имущество с имуществом остальных (VI, 21-22).

Подобные идеалы выражены и в ряде новозаветных книг. В нагорной проповеди Иисус учит: «...блаженны нищие духом, ибо ваше есть царство Божье» (Лука, гл. 6, ст. 20). На вопрос одного из слушателей, что ему делать, «чтобы наследовать жизнь вечную», Иисус отвечает: «всё, что имеешь, продай, и раздай нищим, и будешь иметь сокровище на небесах, и приходи, следуй за Мной» (там же, гл. 18, ст. 22). Знаменитое евангельское поучение: «Удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в царство Божье» (Лука, гл. 18, ст. 25; ср. Матф., гл. 19, ст. 23—24) — в конечном счете выражает ту же идею, которая проводится в кумранских рукописях: стяжательство и богатство — одна из западней Велиала, они не совместимы ни с идеалами праведной жизни, ни с надеждой на приобщение к Богу. В притче о Лазаре богач после смерти мучается в аду, а нищий Лазарь наслаждается вечным блаженством «на лоне Авраама» (Лука, гл. 16, ст. 19—31). А в Деяниях апостолов мы находим подлинную апологию уравнительных тенденций раннего христианства: «У множества же уверовавших было одно сердце и одна душа; и никто ничего из имения своего не называл своим, но всё у них было общее... Не было между ними никого нуждающегося; ибо все, которые владели землями или домами, продавая их, приносили цену проданного и полагали к ногам апостолов; и каждому давалось, в чем кто имел нужду» (гл. 4, ст. 32, 34-35).

Кумранский «Устав», откликаясь, видимо, на имевшие место нарушения, предусматривает определенные наказания за утайку имущества вступающими в общину: «Если среди них найдется человек, который солжет относительно имущества, и это станет известно, то следует отделить его от среды чистоты старших на один год и будет наказан на четверть (по другому списку на половину. — Авт.) своей пищи» (VI, 24-25). Сходный мотив наказания мы находим в известном рассказе об Анании и Сапфире (Деяния, гл. 5, ст. 1-11). Различие заключается лишь в том, что в Деяниях апостолов это облечено в нравоучительную новеллу, что виновный здесь предан смертной казни, а исполнителем приговора является Сам Бог.

Члены кумранской общины, как явствует из рукописей, охотно прилагали к себе термин «эвйоним» («бедные», «нищие»). Он приводится в разных свитках, а в одном из фрагментов четвертой пещеры встречается в названии общины — «община эбионитов», т. е. община бедных.

Сравним это с тем, что говорилось в эпоху зарождения и распространения христианства о приверженцах новой религии. В Первом послании к коринфянам апостола Павла читаем: «Посмотрите, братья, кто вы, призванные: не много из вас мудрых по плоти, не много сильных, не много благородных. Но Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых, и немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное» (гл. 1, ст. 26-27). Нехристианские писатели II в. н. э. сообщают, что среди христиан были рабы. Плиний Младший в одном из писем к императору Траяну («Письма», X, 96) упоминает о двух рабынях, которые в христианской общине играли роль заведующих хозяйством (диаконисс). Цельс, греческий писатель второй половины II в. н. э., в своем сочинении «Правдивое слово» указывает, что христиане, очевидно, желают и могут привлечь только малолетних, низкородных, необразованных и рабов (III, 44). Почти ту же характеристику мы находим у современника Цельса Лукиана, в его диалоге «О кончине Перегрина». В произведении апологета Минуция Феликса (конец II в.) некий язычник Цецилий обвиняет христиан в бедности, невежестве и принадлежности к подонкам общества. Даже позднее, когда в христианские общины в большом количестве стали проникать имущие элементы, беднота еще долгое время продолжала составлять значительную часть паствы. Частые упоминания в апостольских посланиях о рабах, по-видимому, отражают тот факт, что последних среди христиан было много.

О составе общин кумранитов и эссенов вообще судить труднее, так как прямых указаний, как мы видели, нет. Косвенные же данные позволяют думать, что члены этих общин, как и ранние христиане, вербовались преимущественно из небогатых, трудовых слоев общества.

Об этом говорят аскетический образ их жизни, заповедь постоянного труда, отсутствие частной собственности в ряде общин. «Усталость от жизни и превратность судьбы», о которых пишет Плиний Старший, конечно, могли побудить ко вступлению в секту и отдельных богачей, но в основном такие «разочарованные», по-видимому, были среди бедноты.

Отдельные черты сходства с ранним христианством можно усмотреть и в обрядах кумранской общины.

Некоторые исследователи, например, склонны видеть в ритуальном омовении кумранитов истоки христианского крещения. Здесь в первую очередь привлекает внимание требование духовного очищения как необходимого компонента ритуальных омовений. В кумранском «Уставе» записано: «Своей правдой он (член общины. — Авт.) очистится от всех своих грехов, и духом прямоты и смирения искупится его прегрешение, смирением своей души перед всеми законами Бога он очистит свою плоть, окропляя (её) водой очищения» (III, 7-9). Там же подчеркивается, что «всей водой омовения» невозможно освятиться, не освободившись предварительно от скверны духовной, т. е. не раскаявшись (III, 2-5; V, 13-14). В своё время Иосиф Флавий сообщал в «Иудейских древностях» (XVIII, 5, 2), что Иоанн Креститель провозглашал такие же идеи.

С общей идеей новозаветной литературы «приносить духовные жертвы, благоприятные Богу» (1 Петра, гл.2, ст. 5) перекликаются материалы, говорящие об отношении кумранитов к жертвоприношениям. В «Уставе» проводится мысль, что исполнение определенных этических и духовных предписаний — «возношение уст в целях правосудия», «справедливость», «совершенство пути» — может вполне заменить старую практику жертвоприношений — «мясо всесожжений», «жертвенный жир», «хлебную жертву благоволения» (IX, 4-5). Это в какой-то мере соответствует и сообщению Филона об эссенах, которые почитают Бога не тем, что приносят Ему в жертву животных, а тем, что стремятся иметь благочестивый образ мыслей.

Изучение литургических и других обрядов эссенского круга, сведения о которых сохранились у античных авторов и в кумранских рукописях, позволило сделать ряд новых сопоставлений.

Из сообщения Флавия мы знаем, что у эссенов в течение дня было три строго фиксированных молитвенных периода (кроме эпизодических). Нечто подобное, по-видимому, отражено и в «Уставе», где предписывается славословить Бога «в начале власти света, при кругообороте его и при удалении его в назначенное ему жилище» (X, 1). В раннехристианском произведении «Дидахе» («Учении двенадцати апостолов») также предписывается молиться «трижды в день» (VlII, 3). «Мы оказываемся, таким образом, — пишет французский богослов Ж. Даниэлю, — у истоков литургической службы с её тремя часами: laudes, 6-й час и вечерня»[1].

Иосиф Флавий отмечает также у эссенов чуждый иудаизму обычай молиться, обращаясь к восходящему солнцу («Иудейская война», II, 8, 5). Но молитва на восток «обычна для первоначального христианства, — указывает Даниэлю. — ...Молитва на восток (ad orientem) входит в обряд крещения. Она лежит в основе ориентации церквей. Влияние эссенов здесь... почти несомненно»[2].

«Устав» кумранитов рекомендует «треть всех ночей» посвящать молитвенному славословию и изучению священных книг. Сходные рекомендации мы находим в раннехристианском «Апостольском предании Ипполита».

«Я благословляю Его (Яхве. — Авт.) имя в начале выхода и входа, садясь и вставая и ложась на мою постель», — говорится в «Уставе» (X, 13-14). «Будем осенять себя крестным знаменем во всех обстоятельствах: когда пьем и едим, входя и выходя, ложась и вставая», — читаем мы и в христианском катехизисе Кирилла Иерусалимского (XXXIII).

По свидетельствам Иосифа Флавия и документов, найденных в районе Иудейской пустыни, совместная трапеза у эссенов и кумранитов носила характер священнодействия. Определенный, строго выполняемый ритуал предшествовал трапезе и сопровождал её. Ритуальное омовение, вступление в зал, куда непосвященные не допускались, молитвы, строжайшая тишина — всё это создавало вокруг трапез ореол таинственности (Иосиф Флавий. Иудейская война, IV, 8, 5). Идеи мистического «пресуществления» хлеба и вина в тело и кровь Бога, являющейся центральной в христианской «тайной вечере», здесь, по-видимому, еще нет. Но ведь её нет и в «Учении двенадцати апостолов» — раннехристианском произведении, обнаруживающем определенные черты влияния кумранской идеологии. В то же время в описанном эссено-кумранском обряде и христианской «тайней вечере» есть нечто общее. В тексте «Двух колонок» говорится об участии в трапезе, кроме жреца, еще и «Мессии Израиля» (II, 19-21). Иосиф Флавий («Иудейская война», II, 8, 5), «Устав» (VI, 4-5) и «Две колонки» (II, 17-20) сообщают о строгом запрете приступать к еде раньше священника, возглавляющего трапезу. И отзвук этого запрета, порожденного какими-то мистическими представлениями эссенов-кумранитов и имевшего несомненно магический смысл, обнаруживает себя в обрядности христианской «тайной вечери». Вероятно, его и отражают приводимые в Евангелии от Матфея слова Иисуса: «Опустивший со Мной руку в блюдо, этот предаст Меня» (гл. 26, ст. 23).

Исследователь И. Д. Амусин высказал интересную гипотезу о том, что кумранская трапеза занимает промежуточное место между иудейским обычаем благословения хлеба и вина и христианским причащением[3].

Выразительно некоторое сходство в организации кумранской и раннехристианских общин, хотя здесь значительно меньше общих черт, чем в идеологии и обрядности. Кумранский «Устав» выделяет «для охраны веры на земле» совет общины  — коллегию из двенадцати человек (в состав которых, по-видимому, входят и 3 жреца) (VIII, 1-3). Это высший орган, который призван охранять чистоту вероучения и практики общины, сопоставляется исследователями с «дюжиной из евангелия» — двенадцатью христианскими апостолами, функции которых в общем сводились к тому же.

Некоторые исследователи считают возможным сопоставить «надзирателей» кумранской общины с епископами первых христианских общин. Усматривают также сходство в обряде посвящения в кумранскую и раннехристианские общины и др.

То течение эссенов-кумранитов, идеология которого нашла отражение в «Уставе», по-видимому, отрицало брак и семью. «Дамасский документ» и «Две колонки» занимают в этом вопросе иную позицию. Точно так же полной ясности в отношении к браку и семье не существовало и у ранних христиан. Это видно, например, из Первого послания к коринфянам, одного из важнейших документов раннего христианства: «...хорошо человеку не касаться женщины. Но, во избежание блуда, каждый имей свою жену, и каждая имей своего мужа... Безбрачным же и вдовам говорю: хорошо им оставаться, как я. Но если не могут воздержаться, пусть вступают в брак; ибо лучше вступить в брак, нежели разжигаться» (гл. 7: ст. 1-2, 8-9). «Дамасский документ» осуждает развод (IV, 21). То же мы находим в Евангелии от Матфея (гл. 19, ст. 3-4). Показательно, что и тут и там одинаковая аргументация: Бог сотворил только одну пару, и этому надо следовать.

Новозаветное поучение «не противься злому, но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую» (Матф., гл. 5, ст. 39), по-видимому, восходит к кумранскому «Я не отвечу никому злым воздаянием» («Устав», X, 17-18), к рекомендации «отвечать смирением перед высокомерными и сокрушенным духом людям произвола, протягивающим палец, произносящим оскорбление и стяжающим имущество» («Устав», XI, 1-2; ср. IV, 3).

В кумрановедческой литературе приводятся многочисленные примеры терминологической и фразеологической близости, текстуальных совпадений, сходства образов, которые выявляются при сличении кумранских свитков и раннехристианской литературы. Наиболее многочисленны терминологические совпадения.

Исследователи давно обратили внимание на то, что название «Новый союз» или «Новый завет», прилагаемое «Дамасским документом» к своей общине, совпадает с наименованием раннехристианских общин, а также с общим названием раннехристианских произведений, вошедших в состав Библии.

Термин «сыны света», которым кумранские свитки обозначают членов общины («Устав», I, 9; III, 24 и др.), применяется в новозаветных произведениях к правоверным христианам (Лука, гл. 16, ст. 8; Иоанн, гл. 12, ст. 36; 1 Фессалоник., гл. 5, ст. 5). Противоположный ему термин «сыны тьмы» («Устав», I, 10 и др.), обозначающий приверженцев Велиала, в том же значении употребляется в раннехристианской литературе (1 Фессалоник, гл. 5, ст. 5; Ефесян, гл. 5, ст. 8). Сравнивая выражения «немудрствующие», «простодушные», «простецы», «малые» (которые в кумранских документах прилагаются к «сынам света») с новозаветными терминами «младенцы», «малые сии» (Матф., гл. 10, ст. 42; гл. 11, ст. 25), противопоставляемыми «мудрствованию» (Лука, гл. 10, ст. 21; 1 Коринф., гл. 1, ст. 27), исследователи выдвинули гипотезу о происхождении этой евангельской терминологии из словоупотребления кумранитов[4]. Арамейское слово «mamona» — имущество, богатство, деньги,— употребляемое в раннехристианской литературе (Матф., гл. 6, ст. 24), не встречается в Ветхом завете, но обнаружено в литературе кумранского круга. Выражение «нищие духом», столь известное из новозаветной литературы (Матф., гл. 5, ст. 3), можно встретить в кумранском свитке «Войны».

Нетрудно заметить в новозаветных произведениях и множество образов, к которым прибегают авторы кумранских рукописей. Так, сопоставление человека с глиняным сосудом, обычное для кумранитов, повторяется и в Новом завете. Колодец как символ закона (учения), утоляющего жажду духа, встречается и в «Дамасском документе», и в Евангелии от Иоанна (гл. 4, ст. 11-14). Звезда как образ Мессии, жезл как символ могущества этого апокалиптического царя — эти образы также есть и в кумранских документах, и в новозаветной литературе. Сходны и описания Божьего «отмщения» грешникам. Христианская «геенна огненная», несомненно, родственна представлениям кумранитов — «огню мрачных областей», «мраку вечного огня».

Исследователи выявили в кумранской и раннехристианской литературе ряд более или менее точных текстологических совпадений. В заключительной части «Устава», носящей характер благодарственных гимнов, идет речь о духовных ценностях, которые Бог дал тем, «кого избрал на вечное владение и кому дал исследовать жребий святых» (XI, 7-8). В Послании к колоссянам также говорится о «разумении духовном» и о благодарении Бога, «призвавшему нас к участию в наследии святых» (гл. 1, ст. 9-12). Столь же примечательно текстуальное совпадение между апокрифическими «Завещаниями двенадцати патриархов» (связь которых с кумранской литературой после нахождения здесь фрагментов «Завещаний» не вызывает сомнений) и Евангелием от Матфея. «Я был голоден,— читаем мы в «Завещании Иосифа»,— и Сам Бог накормил меня; я был одинок, и Бог утешил меня; я был болен, и Бог навестил меня; я был в темнице, и Бог оказал мне милость...» (I, 5-6). Почти дословно это повторяется в Евангелии от Матфея: «Ибо алкал Я, и вы дали мне есть; жаждал, и вы напоили Меня; был странником, и вы приняли Меня; был наг, и вы одели Меня; был болен, и вы посетили Меня; в темнице был, и вы пришли ко Мне» (гл. 25, ст. 35-36).

В кумранских документах встречается некоторое количество цитат из Ветхого завета. Набор этих цитат и характер их толкования до известной степени совпадают с тем, что мы находим в раннехристианских произведениях. Например, во всех четырех евангелиях (Матф., гл. 3, ст. 3; Марк, гл. 1, ст. 3; Лука, гл. 3, ст. 4; Иоанн, гл. 1, ст. 23) приводится цитата из книги пророка Исайи: «Глас вопиющего в пустыне: приготовьте путь Господу, прямыми сделайте в степи стези Богу нашему» (гл. 40, ст. 3). Есть она и в кумранском «Уставе»: «...в пустыне проложите дорогу (Яхве), выровняйте в степи торный путь Богу» (VIII, 14; IX, 19-20). Примерно так же обстоит дело и с другой цитатой из Исайи, где говорится об испытанном, драгоценном, краеугольном, крепко утвержденном камне — истинной вере, насаждаемой Богом (гл. 28, ст. 16). Эту цитату и её вариации использовали многие новозаветные авторы (Римл., гл. 9, ст. 33; 1 Петра, гл. 2, ст. 7; Матф., гл. 21, ст. 42; Марк., гл. 12, ст. 10; Лука, гл, 20, ст. 17; Деяния, гл. 4, ст. 11), в несколько измененном виде находим мы её и в тексте «Устава» кумранитов (VIII, 7-8).

Подобные наблюдения позволили исследователям не только выявить новые черты совпадений между кумранской и новозаветной литературой, но и высказать вполне убедительное предположение, что должен был существовать какой-то ранний сборник ветхозаветных пророчеств (своего рода антология популярных, библейских отрывков мессианского характера), из которого черпали, по-видимому, и кумранские и раннехристианские авторы. Предположение это блестяще оправдалось находкой в четвертой кумранской пещере фрагментов такого сборника.

Обращает на себя внимание одинаковая направленность толкования этих цитат в кумранских и раннехристианских произведениях. Так, безыменный кумранский комментатор Аввакума (Хабаккука) в событиях своего времени видит исполнение ветхозаветных пророчеств. И новозаветные авторы подобным же образом оценивают современную им эпоху как осуществление «реченного через пророков».

В решении проблемы исторической связи эссенов-кумранитов и ранних христиан некоторый дополнительный материал дает и изучение особенностей календаря кумранской общины.

В «Комментарии к Хабаккуку» исследователи обратили внимание на такую деталь: «нечестивый жрец» (по всей вероятности, иерусалимский первосвященник) избрал для преследования «учителя праведности» и его сторонников «праздник покоя», «день всепрощения» — судный день, тогда как в этот день первосвященник все время должен находиться в храме. Естественно, возник вопрос, не имел ли в виду комментатор в этом случае «судный день» кумранитов, который мог и не совпадать с официальным «судным днем» иерусалимского жречества? Исследования некоторых ученых подтвердили это.

Значение указанных открытий не исчерпывается тем, что они еще с одной стороны подтвердили разрыв кумранской общины с богослужебными нормами официального жречества.

«С первых христианских столетий до новейшего времени, — писал один из компетентнейших православных библеистов прошлого века,— ученых занимали вопросы: в который день Иисус Христос вкушал в последний раз пасхального агнца, затем, вкушал ли Он его, и, наконец, в который день Он был распят; но, несмотря на это, им все-таки не удалось привести эти вопросы к положительному решению. Отцы древней церкви, православные, католические и протестантские богословы и исследователи старались разрешить эти вопросы и давали на них самые разнообразные ответы. В настоящее время многие западные ученые признали их неразрешимыми»[5].

Столь необычные для верующего библеиста суждения вызваны совершенно очевидным противоречием Евангелия от Иоанна трем другим, так называемым синоптическим евангелиям. Согласно последним, тайная вечеря происходила вечером 14 нисана (Матф., гл. 26, ст. 17-19; Марк., гл. 14, ст. 12-17; Лука, гл. 22, ст. 7-14). По Евангелию от Иоанна, она состоялась 13 нисана, а 14 нисана днем Иисус Христос был уже распят (гл. 19, ст. 14-16). Устройство пасхального вечера за 2 дня до пасхи действительно необъяснимо. Углубленное изучение этого вопроса в последние годы побудило некоторых исследователей высказать гипотезу о том, что одно из четырех канонизированных евангелий (от Иоанна) в описании «страстей Господних» ведет исчисление по кумранскому календарю.

Говоря о сходстве отдельных представлений кумранитов и ранних христиан, нельзя забывать, что некоторые из этих представлений были распространены и в других религиях. Так, вера в Мессию, ожидание страшного суда, сопутствующие им мифические сказания в общем встречаются и в иранском культе бога Митры. Его поклонники ждали появления спасителя, который должен был родиться от непорочной девы. Он уничтожит царство злого духа Аримана и очистит землю огнем. Греческий писатель Плутарх так описывает этот страшный суд: «Настанет предопределенное время, когда Ариману, пославшему на землю чуму и голод, необходимо будет погибнуть навсегда, а людям сделаться блаженными и единоязычными, при одной жизни и едином политическом устройстве, на земле, ставшей гладкой и ровной» («Об Исиде и Осирисе», 47).

Те же мотивы мы находили у римлян в своеобразных произведениях народного творчества, известных под именем Сивиллиных пророчеств. Для них типичны мессианские представления, пронизанные социальными моментами. Они рисуют обычную картину страшного суда. Сын Божий явится во всей Своей красе и славе и учинит суд над живыми и мертвыми. Весь старый общественный порядок будет перевернут: господа превратятся в рабов, а рабы станут господами.

Необходимо также помнить, что ветхозаветные произведения и иудаизм в целом являлись одним из идейных источников и для кумранитов и для ранних христиан. Тем не менее, по мере углубления нашего знакомства с новыми материалами, зависимость многих элементов раннехристианских представлений от кумранского учения становится всё более очевидной.

*   *   *

Едва ли возможна объективная оценка связи и преемственности эссено-кумранского движения и раннего христианства, если не учитывать их различий.

В этом отношении прежде всего обращает на себя внимание замкнутый характер кумранской общины в отличие от раннехристианских.

«Устав» требует скрывать учение кумранитов от «людей кривды» (IX, 17-18). В кумранских документах содержатся предписания, запрещающие из соображений ритуальной чистоты общение с непосвященными, вкушение с ними пищи, посещение их жилищ и т. п. Подобные запреты, имевшие известный культовый смысл, вместе с тем связаны и со стремлением уйти от жизни, порожденным определенными экономическими и политическими условиями Иудеи того времени.

Христианство, охватившее миллионы людей Римской империи, не могло замкнуться, подобно кумранской общине. Раннее христианство, требовавшее от своих приверженцев «проповедовать на кровлях», т. е. распространять вероучение широко и всем, коренным образом расходится с кумранскими установлениями. В новозаветной литературе, как это было подмечено исследователями, можно найти следы полемики с кумранским требованием скрывать от непосвященных тайны учения общины «сынов света»: «Для того ли приносится свеча, — говорится в Евангелии от Марка, — чтобы поставить её под сосуд... Не для того ли, чтобы поставить её на подсвечник?» (гл. 4, ст. 21-22).

Отсюда проистекает и ряд других, более частных различий.

Новозаветная литература расходится с кумранской в представлениях о ритуальной чистоте. Так, если «Устав» допускает к ритуальному омовению только членов общины, прошедших все ступени испытания, то Иоанн Креститель свою водную процедуру предоставляет всем желающим (Матф., гл. 3, ст. 8). «Устав» проводит идею любви только в отношении приверженцев своего учения, Новый завет распространяет её на всех, даже на врагов, ибо христианство, призывавшее к религиозному подвигу, так и расценивало это трудноисполнимое предписание (1 Иоанн, гл. 2, ст. 9-11; Матф., гл. 5, ст. 46-48). Кумранитам предписывалось не допускать в общину людей убогих: калек, хромых, слепых, «бестолковых», чтобы не осквернять чистоту членов общины. Новый завет же, наоборот, рекомендует общение с нищими, увечными, хромыми, слепыми (Лука, гл. 14, ст. 13). Евангелия содержат несколько нравоучительных новелл, в которых Иисус изображен то в обществе пресловутой Магдалины, то за трапезой с мытарями и грешниками, то наносящим визит язычнику-центуриону. Все эти поучения безусловно противоположны представлениям кумранитов об осквернении и чистоте.

В новозаветной литературе и кумранских документах по-разному выражено отношение к субботе. Так, в «Дамасском документе» не разрешается в субботу работать, совершать продолжительные прогулки, приготовлять пищу, извлекать домашнее животное, попавшее в воду. Евангелия отклоняют все эти ограничения. Христос в субботу исцеляет больного (Лука, гл. 14, ст. 4). Он не осуждает и Своих учеников, предпринявших в субботний день длительную прогулку и срывавших колосья для насыщения (Матф., гл. 12, ст. 7). Вкладывая в уста Иисуса слова: «Кто из вас, имея одну овцу, если она в субботу упадет в яму, не возьмет её и не вытащит?» — евангелисты (Матф., гл. 12, ст. 11; ср. Лука, гл. 14, ст. 5) как бы выражают своё отношение к этому предписанию, показывают его практическую, житейскую неисполнимость.

Ранние христиане в отличие от представителей эссено-кумранского движения пропагандируют, по крайней мере в вопросах веры, универсальный космополитизм: «Нет уже иудея, ни язычника; нет раба, ни свободного; нет мужеского пола, ни женского: ибо все вы одно во Христе Иисусе» (Галат., гл. 3, ст. 28); «...все мы одним Духом крестились в одно тело, иудеи, или еллины, рабы или свободные, и все напоены одним Духом» (1 Коринф., гл. 12, ст. 13). В более позднем Послании к колоссянам та же мысль выражена еще резче: «...нет ни еллина, ни иудея, ни обрезания, ни необрезания, варвара, скифа, раба, свободного, но всё и во всем Христос» (гл. 3, ст. 11).

В мировоззрении кумранской общины обращают на себя внимание резко выраженный дуализм, приобретающий характер космического дуализма. Между светом и тьмой, правдой и ложью, добром и злом идет непрерывная борьба, которой надлежит окончиться победой света, правды и добра. В раннем христианстве это смягчено. Конечно, дьявол, носитель зла, фигурирует и там, искушая Иисуса в пустыне (Матф., гл. 4, ст. 1-11; Марк, гл. 1, ст. 13; Лука, гл. 4, ст. 1-13), однако он сразу же оказывается побежденным и оставляет Иисуса. Вообще христианство так и не стало дуалистической религией типа зороастризма, хотя позднее роль дьявола в христианской догматике значительно выросла.

Несомненно, что все перечисленные основные черты различия, как и ряд других, более второстепенных и частных черт, которыми этот список может быть дополнен, имеют существенное значение при сравнительной оценке кумранских и раннехристианских материалов. Но также бесспорно, что те черты сходства, о которых говорилось выше, не менее существенны.

Гл. VII из книги: С. И. Ковалев, М. М. Кубланов. Находки в Иудейской пустыне. М. 1964, стр. 59-75.